Между ригоризмом и релятивизмом: традиция как данность

МЕЖДУ РИГОРИЗМОМ И РЕЛЯТИВИЗМОМ: ТРАДИЦИЯ КАК ДАННОСТЬ Автор: Маркус Плестед В современном православном богословии основная проблематика связана с понятием традиции. Мы — Церковь которая серьезно относится к традиции. Когда возникают разногласия, это проявляется в периодическом возникновении вопроса о верности традиции. Что означает верность традиции Церкви? Насколько свободны мы можем быть в соотнесении себя с традицией Церкви? На мой взгляд, существует две основные ошибки, которые следует избегать, решим мы взяться за этот противоречивый вопрос — ригоризм и релятивизм. Традиция, по моему мнению, должна быть принята во всей своей полноте, нельзя выборочно принимать или отвергать только отдельные ее фрагменты. Слово "Традиция" в такой же мере глагол, в какой и существительное. Она описывает как процесс передачи, так и то, что передается. Традиция есть форма, в которой весь опыт Церкви проходит через всю живую историю. Она есть объединение веры, содержащейся в Писании, достижений Отцов и Соборов, таинств и литургии, иконографии и канонов, церковных праздников и постов, богословия и молитвы и многого другого. В конце концов, это образ жизни — жизни во Христе. Но как мы можем распознать, из чего состоит подлинное традиционное богословие? Для этого, я утверждаю, нужно пройти по дороге, идущей между ригоризмом и релятивизмом. Начнем, пожалуй, с ригоризма. Сегодня в нашей Церкви можно найти множество самозванных хранителей традиции. Множество тех, кто только и делает, что жаждет клеймить и осуждать тех, кто, по их мнению, оступился с царской дороги строгой верности традиции. Под оступившимися можно понимать как эпохи и направления в православном богословии, отдельных теологов, так и работу епископов, недавно* собравшихся на Крите. Другая ошибка — релятивизм, согласно которому традиция Церкви есть не более чем источник вдохновения или сторона для диалога, от которой мы можем отстраниться, если того захотим. Такой подход, хотя и редко отрекается от традиции напрямую, рискует оторвать православное богословие от питающих его корней. Он может закончиться ничем иным, как капитуляцией перед давлением духа времени (Zeitgeist). Эта ошибка рассматривает традицию как нечто не-определяющее и истину как нечто податливое к запросам текущей эпохи. Выявив определяющие тенденции, стоящие за ошибками каждой из крайностей теологической мысли, я не стремлюсь способствовать никакого рода поляризации. Если мы завязнем в битвах между правыми и левыми, или либералами и консерваторами, мы решительно ослабим свидетельствование о Православии в современном мире. Для того, чтобы избежать такой поляризации, я обращусь к вещам конструктивным. Релятивизм и ригоризм объединены одним и тем же. Каждый из них относится к традиции как к вещи, как к собственности. Релятивизм относится к ней как к вещи или собственности, которую нужно отбросить или, в определенной мере, отодвинуть в сторону. Релятивизм мыслит себя в праве отойти от данного нам учения Церкви там, где видит в этом необходимость. Ригоризм объявляет себя владельцем, собственником традиции. Ригоризм объявляет себя способным определить какие богословы, или епископы, или соборы должны быть признаны неукоснительно верными традиции, а какие должны быть признаны поврежденными чуждому влиянию — будь то современный мир, или католицизм или протестантизм, или что угодно, что могло на них повлиять. Но традиция — не чья-то собственность. Мы должны мыслить традицию в меньшей степени как объект и в большей степени как субъект. Не следует мыслить традицию просто как что-то, что мы передаем или получаем, нужно понимать, что и она сама нас принимает. Традиция, как совокупность живого церковного опыта во времени, никогда не должна объективироваться. Нам нужно осознать, во всем нашем смирении, традицию как чистую данность. Позвольте мне проиллюстрировать данный тезис отсылкой к теме, которая была хорошо проработана в моих последних работах: схоластика. Схоластика часто представляется как чуждое православной традиции явление в современном православном богословии. Ее изображают несущей в себе представления Западного мира с его рационализмом, законничеством и зарождающимся секуляризмом. Но корни схоластики уходят на христианский Восток. Христологические разногласия порождают озабоченность богословской и философской точностью, более аккуратное использование разума и обращение к авторитетным текстам, которые тяжело назвать иначе как "схоластическими". Если рассмотреть сочинение св. Максима Исповедника о гномической воле Христа, или великую работу св. Иоанна Дамаскина "Источник знания", или защиту св. Григорием Паламой аподиктической аргументации и латинского силлогизма, или анти-латинские силлогизмы св. Марка Эфесского, мы увидим, что схоластика едва ли чужда православию. Мы должны также заметить в высшей степени положительную оценку работ Фомы Аквинского при первом знакомстве с ними в Византии после их перевода в 1354 — не в последнюю очередь в паламитских и негативно настроенных к унии кругах. Более того, значительная часть периода после 1453 года характеризовалась как эпоха, в которую православное богословие редко выходило за рамки подражания западной схоластике. Такое принижение не способно признать подлинное богословское созидание и конструктивный диалог с Западом, который можно найти в богословии этого периода. Таким же образом часто осуждают работы православного догматического богословия Андрутсоса, Трембеласа и других. Они, безусловно, не лишены своих недостатков, и не являются безупречными, но не должны быть легкомысленно отброшены как порождения западной схоластики. Не будем забывать, что традицию догматических руководств приняли и обогатили своими работами такие богословы как Св. Иустин Попович и Думитру Станилоэ. Мое заострение внимания на православной схоластической традиции вызвано не тем, что для меня это вопрос величайшего значения, а желанием проиллюстрировать тезис о традиции как о чистой данности. Когда речь заходит о богословской традиции, мы не должны отбрасывать целые эпохи или направления православного богословия. В современном православном богословии существует огромный соблазн сконцентрироваться на определенном конкретном периоде или определенной теме, игнорируя все остальное, кажущееся неподходящим. Когда рассматривается исключительно четвертый или четырнадцатый век, Писание, отделенное от традиции, православие, понимаемое через свою оппозицию Западу или через требования современной эпохи, результат один и тот же — отрицание исторической реальности, которое предполагает, что мы можем не обращать внимание на что угодно, на кого угодно, на любой период, который не вписывается в наше понимание аутентичного православия. Нужно быть требовательными, нельзя это отрицать, но эклектический подход к традиции недопустим. Действительно, наша богословская традиция может быть аскетической, мистической и литургической, но она также рациональная, философская и схоластическая. Она может быть древней, но она в то же время абсолютно современная. Она может быть строгой и бескомпромиссной, но она в то же время открытая и великодушная. Она также открыта к поиску вдохновения и поддержки в западных богословских источниках — античных, средневековых и современных. Хорошо, если мы будем великодушны в восприятии того "что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно" (Флп 4:8) — даже если это означает западный подход или аспекты православной традиции, которые мы предпочли бы забыть или отбросить. Такая широта обзора ни в коем случае не противоречит бескомпромиссной приверженности вере, которую мы приняли, и, которая, что самое главное, приняла нас. __________ Маркус Плестед – доктор философии, профессор Университета Маркетт. *Статья опубликована 25 мая 2017 - - - Источник: "Between Rigorism and Relativism: The Givenness of Tradition" URL: https://publicorthodoxy.org/2017/05/25/between-rigorism-and-relativism/ За перевод статьи благодарим сообщество Ветвистое древо #к_обсуждению@pickledtheology